Том принял твердое, бесповоротное решение. В душе у него был мрак безнадежности. Он говорил себе, что он одинок, всеми покинут, что никто в мире не любит его. Потом, когда люди узнают, до чего они довели его, может быть, они раскаются и пожалеют о нем. Он старался быть хорошим и делать добро, но ему не хотели помочь. Если уж им надо непременно избавиться от него — что ж, он уйдет, и пусть бранят его сколько хотят. Сделайте одолжение, браните! Разве одинокий, всеми брошенный мальчик имеет какое-нибудь право роптать? Он не хотел, но приходится. Они сами вынудили его стать на путь преступлений. Иного выбора у него нет.
TOM'S mind was made up now. He was gloomy and desperate. He was a forsaken, friendless boy, he said; nobody loved him; when they found out what they had driven him to, perhaps they would be sorry; he had tried to do right and get along, but they would not let him; since nothing would do them but to be rid of him, let it be so; and let them blame him for the consequences--why shouldn't they? What right had the friendless to complain? Yes, they had forced him to it at last: he would lead a life of crime. There was no choice.
Он дошел уже почти до конца Лугового переулка, и звон школьного колокола, сзывавшего в классы, еле долетел до него. Том всхлипнул при мысли, что никогда-никогда больше не услышит хорошо знакомого звона. Это было тяжко, но что же делать — его заставляют. Его, бесприютного, гонят блуждать по пустынному миру — и тут ничего не поделаешь. Но он прощает им всем… да, прощает. Тут его всхлипывания стали сильнее и чаще.
By this time he was far down Meadow Lane, and the bell for school to "take up" tinkled faintly upon his ear. He sobbed, now, to think he should never, never hear that old familiar sound any more--it was very hard, but it was forced on him; since he was driven out into the cold world, he must submit--but he forgave them. Then the sobs came thick and fast.
Как раз в эту минуту он повстречался со своим лучшим другом Джо Гарпером. У того тоже были заплаканные глаза, и в душе, очевидно, созрел великий и мрачный план. Несомненно, они представляли собой “две души, окрыленные единой мечтой”. Том, вытирая глаза рукавом, поведал о своем решении уйти из дому, где так жестоко обращаются с ним и где он ей в ком не встречает сочувствия, — уйти и никогда не возвращаться. В заключение он выразил надежду, что Джо не забудет его.
Just at this point he met his soul's sworn comrade, Joe Harper--hard-eyed, and with evidently a great and dismal purpose in his heart. Plainly here were "two souls with but a single thought." Tom, wiping his eyes with his sleeve, began to blubber out something about a resolution to escape from hard usage and lack of sympathy at home by roaming abroad into the great world never to return; and ended by hoping that Joe would not forget him.
Но тут обнаружилось, что Джо и сам собирался просить своего друга о том же и давно уже ищет его. Мать отстегала Джо за то, что он будто бы выпил какие-то сливки, а он не пробовал их и даже в глаза не видал. Очевидно, он ей надоел, и она хочет от него отвязаться. Если так, ему ничего не остается, как исполнить ее желание: он надеется, что она будет счастлива и никогда не пожалеет о том, что выгнала своего бедного мальчика к равнодушным и бесчувственным людям, чтобы он страдал и умер.
But it transpired that this was a request which Joe had just been going to make of Tom, and had come to hunt him up for that purpose. His mother had whipped him for drinking some cream which he had never tasted and knew nothing about; it was plain that she was tired of him and wished him to go; if she felt that way, there was nothing for him to do but succumb; he hoped she would be happy, and never regret having driven her poor boy out into the unfeeling world to suffer and die.
Оба страдальца шли рядом, поверяя свои скорби друг другу. Они уговорились стоять друг за друга, как братья, и никогда не расставаться, пока смерть не избавит их от мук. Затем они принялись излагать свои планы. Джо хотел бы уйти в отшельники, жить в уединенной пещере, питаясь сухими корками, и умереть от холода, нужды и душевных терзаний, но, выслушав Тома, признал, что преступная жизнь имеет свои преимущества, и согласился сделаться пиратом.
As the two boys walked sorrowing along, they made a new compact to stand by each other and be brothers and never separate till death relieved them of their troubles. Then they began to lay their plans. Joe was for being a hermit, and living on crusts in a remote cave, and dying, some time, of cold and want and grief; but after listening to Tom, he conceded that there were some conspicuous advantages about a life of crime, and so he consented to be a pirate.
В трех милях от Санкт-Петербурга, там, где река Миссисипи достигает более мили ширины, есть длинный, узкий, поросший деревьями остров с песчаной отмелью у верхнего конца — вполне подходящее — место для изгнанников. Остров был необитаем и лежал ближе к противоположному берегу, поросшему густым, дремучим лесом, где тоже не было, ни одного человека. Потому-то они и решили поселиться на этом острове — острове Джексона. Им и в голову не пришло спросить себя, кто будет жертвами их пиратских набегов. Затем они разыскали Гекльберри Финна, и он охотно присоединился к их шайке; Геку было все равно, какую карьеру избрать, он был к этому вполне равнодушен. Они расстались, уговорившись встретиться на берегу реки, в уединенном месте на две мили выше городка, в свой излюбленный час, то есть в полночь. Там, у берега, был виден небольшой бревенчатый плот, который они решили похитить. Условлено было, что каждый захватит с собой удочки и рыболовные крючки, а также съестные припасы, те, какие удастся украсть — по возможности, самым загадочным и таинственным образом, как и подобает разбойникам. Еще до вечера каждый из них успел с наслаждением распространить среди товарищей весть, что скоро в городе “кое-что услышат”. Все, кому был дан этот туманный намек, получили также приказ “держать язык за зубами и ждать”.
Three miles below St. Petersburg, at a point where the Mississippi River was a trifle over a mile wide, there was a long, narrow, wooded island, with a shallow bar at the head of it, and this offered well as a rendezvous. It was not inhabited; it lay far over toward the further shore, abreast a dense and almost wholly unpeopled forest. So Jackson's Island was chosen. Who were to be the subjects of their piracies was a matter that did not occur to them. Then they hunted up Huckleberry Finn, and he joined them promptly, for all careers were one to him; he was indifferent. They presently separated to meet at a lonely spot on the river-bank two miles above the village at the favorite hour--which was midnight. There was a small log raft there which they meant to capture. Each would bring hooks and lines, and such provision as he could steal in the most dark and mysterious way--as became outlaws. And before the afternoon was done, they had all managed to enjoy the sweet glory of spreading the fact that pretty soon the town would "hear something." All who got this vague hint were cautioned to "be mum and wait."
Около полуночи Том явился с вареным окороком и еще кое-какой провизией и притаился в густой заросли на невысокой круче у самого берега. С кручи было видно то место, где они должны были встретиться. Было тихо, сияли звезды. Могучая река покоилась внизу, как спящий океан. Том прислушался — ни звука. Тогда он тихо, протяжно свистнул. Снизу донесся ответный свист. Том свистнул еще два раза, и ему снова ответили. Потом чей-то приглушенный голос спросил:
About midnight Tom arrived with a boiled ham and a few trifles, and stopped in a dense undergrowth on a small bluff overlooking the meeting-place. It was starlight, and very still. The mighty river lay like an ocean at rest. Tom listened a moment, but no sound disturbed the quiet. Then he gave a low, distinct whistle. It was answered from under the bluff. Tom whistled twice more; these signals were answered in the same way. Then a guarded voice said:
— Кто идет?
"Who goes there?"
— Том Сойер, Черный Мститель Испанских морей. Назовите ваши имена!
"Tom Sawyer, the Black Avenger of the Spanish Main. Name your names."
— Гек Финн, Кровавая Рука, и Джо Гарпер, Гроза Океанов.
Эти прозвища Том позаимствовал из своих излюбленных книг.
"Huck Finn the Red-Handed, and Joe Harper the Terror of the Seas." Tom had furnished these titles, from his favorite literature.
— Ладно. Скажите пароль!
"'Tis well. Give the countersign."
В ночной тишине два хриплых голоса одновременно произнесли одно и то же ужасное слово:
Two hoarse whispers delivered the same awful word simultaneously to the brooding night:
— “Кровь”!
"Blood!"
Том швырнул сверху свой окорок и сам скатился вслед за ним, разодрав и кожу и одежду. С кручи можно было спуститься по отличной, очень удобной тропинке, бегущей вдоль берега, но она, к сожалению, была лишена тех опасностей, которые так ценят пираты.
Then Tom tumbled his ham over the bluff and let himself down after it, tearing both skin and clothes to some extent in the effort. There was an easy, comfortable path along the shore under the bluff, but it lacked the advantages of difficulty and danger so valued by a pirate.
Гроза Океанов раздобыл огромный кусок свиной грудинки и еле дотащил его до места. Финн Кровавая Рука стянул где-то сковороду и целую пачку полусырых табачных листьев, а также несколько стеблей маиса, чтобы заменить ими трубки, хотя, кроме него, ни один из пиратов не курил и не жевал табаку. Черный Мститель Испанских морей объявил, что нечего и думать пускаться в путь без огня. Это была благоразумная мысль: спички в таких отдаленных местах были в те времена еще малоизвестны. В ста шагах выше по течению мальчики увидели костер, догорающий на большом плоту, подкрались к нему и стащили головню. Из этого они устроили целое приключение: поминутно “цыкали” друг на друга и прикладывали пальцы к губам, призывая к безмолвию, хватались руками за воображаемые рукоятки кинжалов и зловещим шепотом приказывали, если только “враг” шевельнется, “всадить ему нож по самую рукоятку”, потому что “мертвый не выдаст”. Мальчуганы отлично знали, что плотовщики ушли в город и либо шатаются по лавкам, либо пьянствуют, — все же им не было бы никакого оправдания, если бы они вели себя не так, как полагается заправским пиратам.
The Terror of the Seas had brought a side of bacon, and had about worn himself out with getting it there. Finn the Red-Handed had stolen a skillet and a quantity of half-cured leaf tobacco, and had also brought a few corn-cobs to make pipes with. But none of the pirates smoked or "chewed" but himself. The Black Avenger of the Spanish Main said it would never do to start without some fire. That was a wise thought; matches were hardly known there in that day. They saw a fire smouldering upon a great raft a hundred yards above, and they went stealthily thither and helped themselves to a chunk. They made an imposing adventure of it, saying, "Hist!" every now and then, and suddenly halting with finger on lip; moving with hands on imaginary dagger-hilts; and giving orders in dismal whispers that if "the foe" stirred, to "let him have it to the hilt," because "dead men tell no tales." They knew well enough that the raftsmen were all down at the village laying in stores or having a spree, but still that was no excuse for their conducting this thing in an unpiratical way.
Затем они двинулись в путь. Том командовал. Гек работал кормовым веслом. Джо — носовым. Том стоял на середине корабля. Мрачно нахмурив брови, скрестив руки на груди, он командовал негромким, суровым шепотом:
They shoved off, presently, Tom in command, Huck at the after oar and Joe at the forward. Tom stood amidships, gloomy-browed, and with folded arms, and gave his orders in a low, stern whisper:
— Круче к ветру!.. Уваливай под ветер!
"Luff, and bring her to the wind!"
— Есть, сэр!
"Aye-aye, sir!"
— Так держать!
"Steady, steady-y-y-y!"
— Есть, сэр!
"Steady it is, sir!"
— Держи на румб![28]
"Let her go off a point!"
— Есть держать на румб, сэр!
"Point it is, sir!"
Так как мальчики ровно и спокойно гребли к середине реки, все эти приказания отдавались “для виду” и ничего, собственно, не означали.
As the boys steadily and monotonously drove the raft toward mid-stream it was no doubt understood that these orders were given only for "style," and were not intended to mean anything in particular.
— Какие подняты на корабле паруса?
"What sail's she carrying?"
— Нижние, марсели, и бом-кливера, сэр!
"Courses, tops'ls, and flying-jib, sir."
— Поднять бом-брамсели! Живо! Десяток матросов на форстень-стаксели! Пошевеливайся!
"Send the r'yals up! Lay out aloft, there, half a dozen of ye--foretopmaststuns'l! Lively, now!"
— Есть, сэр!
"Aye-aye, sir!"
— Распусти грот-брамсель! Шкоты и брасы! Поживей, молодцы!
"Shake out that maintogalans'l! Sheets and braces! now my hearties!"
— Есть, сэр!
"Aye-aye, sir!"
— Клади руль под ветер! Лево на борт! Будь наготове, чтобы встретить врага! Лево руля! Ну, молодцы! Навались дружней! Так держать!
"Hellum-a-lee--hard a port! Stand by to meet her when she comes! Port, port! Now, men! With a will! Stead-y-y-y!"
— Есть, сэр!
"Steady it is, sir!"
Плот миновал середину реки, мальчики направили его по течению и положили весла. Уровень воды в реке был невысок, так что течение оказалось не особенно сильное: две или три мили в час. Минут сорок мальчики плыли в глубоком молчании. Как раз в это время они проходили мимо своего городка, который был теперь так далеко. Городок мирно спал. Только по двум–трем мерцающим огонькам можно было угадать, где он лежит — над широким туманным простором воды, усеянной алмазами звезд. Спящим жителям и в голову не приходило, какое великое событие совершается в эту минуту. Черный Мститель Испанских морей все еще стоял неподвижно, скрестив на груди руки и “глядя в последний раз” на то место, где некогда он знал столько радостей, а потом изведал столько мук. Ему страшно хотелось, чтобы она увидела, как он несется по бурным волнам и безбоязненно глядит в лицо смерти, идя навстречу гибели с мрачной улыбкой. Тому не потребовалось большого усилия фантазии, чтобы вообразить, будто с острова Джексона не видать городка, будто сам он далеко-далеко и “в последний раз” глядит на родные места, с разбитым и в то же время торжествующим сердцем… Остальные пираты тоже навеки прощались с родными местами, так что их чуть было не пронесло мимо острова; но они вовремя заметили опасность и предупредили ее. Около двух часов ночи плот сел на песчаную отмель ярдах в двухстах от верхней оконечности острова, и они долго ходили взад и вперед по колено в воде, пока не перетаскали туда всю добычу. На плоту был старый парус; они сняли его и натянули между кустами вместо навеса, чтобы укрыть провиант; сами они в хорошую погоду будут спать под открытым небом — как и подобает разбойникам.
The raft drew beyond the middle of the river; the boys pointed her head right, and then lay on their oars. The river was not high, so there was not more than a two or three mile current. Hardly a word was said during the next three-quarters of an hour. Now the raft was passing before the distant town. Two or three glimmering lights showed where it lay, peacefully sleeping, beyond the vague vast sweep of star-gemmed water, unconscious of the tremendous event that was happening. The Black Avenger stood still with folded arms, "looking his last" upon the scene of his former joys and his later sufferings, and wishing "she" could see him now, abroad on the wild sea, facing peril and death with dauntless heart, going to his doom with a grim smile on his lips. It was but a small strain on his imagination to remove Jackson's Island beyond eye-shot of the village, and so he "looked his last" with a broken and satisfied heart. The other pirates were looking their last, too; and they all looked so long that they came near letting the current drift them out of the range of the island. But they discovered the danger in time, and made shift to avert it. About two o'clock in the morning the raft grounded on the bar two hundred yards above the head of the island, and they waded back and forth until they had landed their freight. Part of the little raft's belongings consisted of an old sail, and this they spread over a nook in the bushes for a tent to shelter their provisions; but they themselves would sleep in the open air in good weather, as became outlaws.
Они развели костер около упавшего дерева в мрачной чаще леса, шагах в двадцати — тридцати от опушки, поджарили себе на сковороде немного свинины на ужин и съели половину всего запаса кукурузных лепешек. Ах, какое великое счастье — пировать на приволье, в девственном лесу, на неисследованном и необитаемом острове, вдали от людского жилья! Никогда не вернутся они к цивилизованной жизни. Вспыхивающий огонь освещал их лица, и бросал красноватый отблеск на деревья — эту колоннаду их лесного храма, — на глянцевитые листья и на гирлянды дикого винограда.
They built a fire against the side of a great log twenty or thirty steps within the sombre depths of the forest, and then cooked some bacon in the frying-pan for supper, and used up half of the corn "pone" stock they had brought. It seemed glorious sport to be feasting in that wild, free way in the virgin forest of an unexplored and uninhabited island, far from the haunts of men, and they said they never would return to civilization. The climbing fire lit up their faces and threw its ruddy glare upon the pillared tree-trunks of their forest temple, and upon the varnished foliage and festooning vines.
Когда были съедены последние кусочки грудинки и последние ломти кукурузных лепешек, мальчики в приятнейшем расположении духа растянулись на траве. Правда, они могли бы найти более прохладное место, но лежать у костра в лесу так увлекательно, так романтично!
When the last crisp slice of bacon was gone, and the last allowance of corn pone devoured, the boys stretched themselves out on the grass, filled with contentment. They could have found a cooler place, but they would not deny themselves such a romantic feature as the roasting campfire.
— Ну, разве не славно? — воскликнул Джо.
"Ain't it gay?" said Joe.
— Чудесно! — отозвался Том.
— Что сказали бы другие ребята, если бы увидели нас?
"It's nuts!" said Tom. "What would the boys say if they could see us?"
— Что? Да они прямо умерли бы от зависти! Правда, Гекки?
"Say? Well, they'd just die to be here--hey, Hucky!"
— Уж это так! — отвечал Гекльберри. — Не знаю, как другие, а я доволен. Лучшего мне не надо. Не каждый день случается набивать себе досыта брюхо, и, кроме того, сюда уж никто не придет и не даст тебе по шее ни за что ни про что. И не обругает тебя.
"I reckon so," said Huckleberry; "anyways, I'm suited. I don't want nothing better'n this. I don't ever get enough to eat, gen'ally--and here they can't come and pick at a feller and bullyrag him so."
— Такая жизнь как раз по мне, — объявил Том. — Не надо вставать рано утром, не надо ходить в школу, не надо умываться и проделывать всю эту чушь. Видишь ли, Джо, покуда пират на берегу, ему куда легче живется, чем отшельнику: никакой работы, сиди сложа руки. Отшельник обязан все время молиться. И живет он в одиночку, без компании.
"It's just the life for me," said Tom. "You don't have to get up, mornings, and you don't have to go to school, and wash, and all that blame foolishness. You see a pirate don't have to do anything, Joe, when he's ashore, but a hermit he has to be praying considerable, and then he don't have any fun, anyway, all by himself that way."
— Это верно, — сказал Джо. — Прежде я об этом не думал, а теперь, когда я сделался пиратом, я и сам вижу, что разбойничать куда веселее.
"Oh yes, that's so," said Joe, "but I hadn't thought much about it, you know. I'd a good deal rather be a pirate, now that I've tried it."
— Видишь ли, — объяснил ему Том, — теперь отшельники не в таком почете, как прежде, а к пирату люди всегда относятся с большим уважением. Отшельники должны непременно носить жесткое рубище, посыпать себе голову пеплом, спать на голых камнях, стоять под дождем и…
"You see," said Tom, "people don't go much on hermits, nowadays, like they used to in old times, but a pirate's always respected. And a hermit's got to sleep on the hardest place he can find, and put sackcloth and ashes on his head, and stand out in the rain, and--"
— А зачем они посыпают себе голову пеплом, — перебил его Гек, — и зачем наряжаются в рубище?
"What does he put sackcloth and ashes on his head for?" inquired Huck.
— Не знаю… Такой уж порядок. Если ты отшельник, хочешь не хочешь, а должен проделывать все эти штуки. И тебе пришлось бы, если бы ты пошел в отшельники.
"I dono. But they've got to do it. Hermits always do. You'd have to do that if you was a hermit."
— Ну нет! Шалишь! — сказал Гек.
"Dern'd if I would," said Huck.
— А что бы ты сделал?
"Well, what would you do?"
— Не знаю… Сказал бы: не хочу — и конец.
"I dono. But I wouldn't do that."
— Нет, Гек, тебя и слушать не будут. Такое правило. И как бы ты нарушил его?
"Why, Huck, you'd have to. How'd you get around it?"
— А я бы убежал, вот и все.
"Why, I just wouldn't stand it. I'd run away."
— И был бы не отшельник, а олух! Осрамился бы на всю жизнь!
"Run away! Well, you would be a nice old slouch of a hermit. You'd be a disgrace."
Кровавая Рука ничего не ответил, так как нашел себе более интересное дело. Он уже выдолбил из кукурузного початка трубку, а теперь приладил к ней широкий стебель и, набив ее доверху табачными листьями, как раз в ту минуту прикладывал к ней уголек из костра. Выпустив облако ароматного дыма, он почувствовал себя на вершинах блаженства. Остальные пираты, глядя на него, испытывали жгучую зависть и тайно решили усвоить как можно скорее этот великолепный порок. Гек опять обратился к Тому:
The Red-Handed made no response, being better employed. He had finished gouging out a cob, and now he fitted a weed stem to it, loaded it with tobacco, and was pressing a coal to the charge and blowing a cloud of fragrant smoke--he was in the full bloom of luxurious contentment. The other pirates envied him this majestic vice, and secretly resolved to acquire it shortly. Presently Huck said:
— А что же они делают, пираты?
"What does pirates have to do?"
Tom said:
— О! Пираты живут очень весело: берут в плен корабли и сжигают их, и забирают себе золото, и закапывают его в землю на своем острове в каком-нибудь страшном месте, где его стерегут привидения и всякая нечисть. А матросов и пассажиров они убивают — заставляют их пройтись по доске…
"Oh, they have just a bully time--take ships and burn them, and get the money and bury it in awful places in their island where there's ghosts and things to watch it, and kill everybody in the ships--make 'em walk a plank."
— А женщин увозят к себе на остров, — вставил Джо. — Женщин они не убивают.
"And they carry the women to the island," said Joe; "they don't kill the women."
— Да, — поддержал его Том, — женщин они не убивают. Они благородные люди. И потом, женщины всегда красавицы.
"No," assented Tom, "they don't kill the women--they're too noble. And the women's always beautiful, too.
— И какая на них одежда роскошная — вся в золоте, в серебре, в брильянтах! — восторженно прибавил Джо.
"And don't they wear the bulliest clothes! Oh no! All gold and silver and di'monds," said Joe, with enthusiasm.
— На ком? — спросил Гек.
"Who?" said Huck.
— На пиратах.
"Why, the pirates."
Гек Финн безнадежным взором оглядел свой собственный наряд.
Huck scanned his own clothing forlornly.
— Костюм у меня не пиратский, — сказал он с глубокой печалью, — но у меня только этот и есть.
"I reckon I ain't dressed fitten for a pirate," said he, with a regretful pathos in his voice; "but I ain't got none but these."
Мальчики утешили его, говоря, что красивого костюма ему ждать недолго: как только они начнут свои набеги, у них будет и золото, и платье, и все. А для начала годятся и его лохмотья, хотя обыкновенно богатые пираты, начиная свои похождения, предварительно запасаются соответствующим гардеробом.
But the other boys told him the fine clothes would come fast enough, after they should have begun their adventures. They made him understand that his poor rags would do to begin with, though it was customary for wealthy pirates to start with a proper wardrobe.
Мало-помалу разговор прекратился: у маленьких беглецов слипались глаза, их одолевала дремота. Трубка выскользнула из пальцев Кровавой Руки, и он заснул сном усталого праведника. Гроза Океанов и Черный Мститель уснули не так скоро. Молитву на сон грядущий они прочитали про себя и лежа, так как некому было заставить их стать на колени и прочитать ее вслух. Говоря откровенно, они решили было и совсем не молиться, но боялись, что небо ниспошлет на их головы специальную молнию, которая истребит их на месте. Вскоре они стали засыпать. Но как раз в эту минуту в их души прокралась непрошеная, неотвязная гостья, которая называется совестью. Они начали смутно опасаться, что, убежав из дому, поступили, пожалуй, не совсем хорошо; потом они вспомнили об украденном мясе, и тут начались настоящие муки. Они пытались успокоить совесть, напоминая ей, что им и прежде случалось десятки раз похищать из кладовой то конфеты, то яблоко, но совесть находила эти доводы слабыми и не хотела умолкать. Под конец им стало казаться, что стянуть леденец или яблоко — это пустая проделка, но взять чужой окорок, чужую свинину и тому подобные ценности — это уже настоящая кража, против которой и в библии есть особая заповедь. Поэтому они решили в душе, что, пока они останутся пиратами, они не запятнают себя таким преступлением, как кража. Тогда совесть согласилась заключить перемирие, и эти непоследовательные пираты тихо и спокойно уснули.
Gradually their talk died out and drowsiness began to steal upon the eyelids of the little waifs. The pipe dropped from the fingers of the Red-Handed, and he slept the sleep of the conscience-free and the weary. The Terror of the Seas and the Black Avenger of the Spanish Main had more difficulty in getting to sleep. They said their prayers inwardly, and lying down, since there was nobody there with authority to make them kneel and recite aloud; in truth, they had a mind not to say them at all, but they were afraid to proceed to such lengths as that, lest they might call down a sudden and special thunderbolt from heaven. Then at once they reached and hovered upon the imminent verge of sleep--but an intruder came, now, that would not "down." It was conscience. They began to feel a vague fear that they had been doing wrong to run away; and next they thought of the stolen meat, and then the real torture came. They tried to argue it away by reminding conscience that they had purloined sweetmeats and apples scores of times; but conscience was not to be appeased by such thin plausibilities; it seemed to them, in the end, that there was no getting around the stubborn fact that taking sweetmeats was only "hooking," while taking bacon and hams and such valuables was plain simple stealing--and there was a command against that in the Bible. So they inwardly resolved that so long as they remained in the business, their piracies should not again be sullied with the crime of stealing. Then conscience granted a truce, and these curiously inconsistent pirates fell peacefully to sleep.